Форум » » Пиво в литературе » Ответить
Пиво в литературе
Крюгер: Пора бы уж и про это вспомнить. Ведь сколько наших великих писателей упоминали про него. Да хоть бы наш любимый Достоевский в "Преступление и наказание". А ведь сколько еще упоминаний про пиво!!!
Ответов - 45, стр:
1 2 All
PSV: Крюгер Желательно цитаты..
topazist: PSV "Пиво отпускается только членам профсоюза." (с)
Alexx: PSV пишет: Желательно цитаты.. Ну, если у самого искать не получается, вот одно из упоминаний в "Преступлении и наказании" (А их там много) " А ну как у них там сторожа стоят, полицейские! Что это, чай? А, вот и пиво осталось, полбутылки, холодное!" Он схватил бутылку, в которой еще оставалось пива на целый стакан, и с наслаждением выпил залпом, как будто потушая огонь в груди. Но не прошло и минуты, как пиво стукнуло ему в голову, а по спине пошел легкий и даже приятный озноб. Он лег и натянул на себя одеяло. Мысли его, и без того больные и бессвязные, стали мешаться всё больше и больше, и вскоре сон, легкий и приятный, обхватил его. С наслаждением отыскал он головой место на подушке, плотнее закутался мягким ватным одеялом, которое было теперь на нем вместо разорванной прежней шинели, тихо вздохнул и заснул глубоким, крепким, целебным сном."
Паша: Alexx - слабы тогда были русские люди... Стакан пива (а тогда оно было слабее нынешнего, процента 4 алкоголя по объему) в голову ему вишь ударило...
Паша: Лучше уж Маяковского послушаем: Трехгорное пиво выгонит вон Ханжу и самогон или Долой запивающих до невязания лык, но пей Трехгорное пиво - пей "Двойной золотой ярлык".
Крюгер: "Поэтому там же, на Каляевской, я добавил еще две кружки жигулевского пива и из горлышка альб-де-дессерт." "Москва-Петушки" В. Ерофеев
topazist: "-Пиво есть ?- сиплым голосом осведомился Бездомный. -Пиво привезут к вечеру, - ответила женщина." М. А. Булгаков "Мастер и Маргарита".
UralBeer: Никто не помнит название зарубежной пивной, которая была отражена в русской литературе?
Крюгер: "Разговор с Пушкиным Когда закат пивною жижей вспенен И денег нету больше ни шиша, Мой милый друг, полна моя душа Любви к тебе, пленительный Есенин. Сонет, как жизнь, суров и неизменен, Нельзя прожить, сонетов не пиша. И наша жизнь тепла и хороша, И груз души, как бремя звезд — бесценен. Нам не поверили в пивной в кредит, Но этот вздор нам вовсе не вредит. Доверье... Пиво... Жалкие игрушки. Сам Пушкин нас благословляет днесь: Сергей и Валентин и Эдуард — вы здесь? — Мы здесь! — Привет. Я с вами вечно. Пушкин." Источник: http://esenin.niv.ru/esenin/text/stihi/raznoe/stih-na-sluchay-12.htm
Крюгер: Но самый рекордсмен пожалуй будет Гашек про Швейка. Вообще очень "вкусная" книжка))). В детстве просто обожал обедать и читать про Швейка)))
Паша: Крюгер - и какое же пиво наливали "У Чаши" - смиховское или велкопоповицкое?
Крюгер: Не помню(((, Паша, есть повод перечитать))), ты помнишь?
Паша: Конечно помню - велкопоповицкое!
Паша: Они отошли еще дальше, и вдруг из-за угла второго ряда домов донесся голос Водички: - Швейк! Швейк! Какое "У чаши" пиво? Как эхо, отозвался ответ Швейка: - Великопоповицкое! - А я думал, смиховское! -- кричал издали сапер Водичка.
topazist: Паша Пиво " У Чаши" разумеется Велкопоповицкое, а приходить следует после 6-ти вечера.
Крюгер: Обломов стал читать вслух. Оказалось, что Филипп Матвеевич просит прислать ему рецепт пива, которое особенно хорошо варили в Обломовке. — Послать, послать ему! — заговорили все. — Надо написать письмецо. Так прошло недели две. — Надо, надо написать! — твердил Илья Иванович жене. — Где рецепт-то? — А где он? — отвечала жена. — Еще надо сыскать. Да погоди, что торопиться? Вот, Бог даст, дождемся праздника, разговеемся, тогда и напишешь; еще не уйдет... — В самом деле, о празднике лучше напишу, — сказал Илья Иванович. На празднике опять зашла речь о письме. Илья Иванович собрался совсем писать. Он удалился в кабинет, надел очки и сел к столу. В доме воцарилась глубокая тишина; людям не велено было топать и шуметь. «Барин пишет!» — говорили все таким робко-почтительным голосом, каким говорят, когда в доме есть покойник. Он только было вывел: «Милостивый государь», медленно, криво, дрожащей рукой и с такою осторожностью, как будто делал какое-нибудь опасное дело, как к нему явилась жена. — Искала, искала — нету рецепта, — сказала она. — Надо еще в спальне в шкапу поискать.
Константин: Видя поражение своего товарища, в дело вмешался долговязый матрос. Столкнув короля Чуму в открытый люк, отважный Дылда с проклятием захлопнул за ним дверцу и вышел на середину комнаты. Он сорвал качавшийся над столом скелет и принялся молотить им по головам пирующих, да с таким усердием и добросовестностью, что с последней вспышкой гаснущих углей вышиб дух из подагрического старикашки. Навалившись потом изо всей силы на роковой бочонок с октябрьским пивом и Хью Смоленым, он тут же опрокинул его. Из бочонка хлынуло пиво потоком, таким бурным и стремительным, что сразу залило всю лавку от стенки до стенки. Уставленный напитками стол перевернулся, козлы для гробов поплыли ножками вверх, кадка с пуншем скатилась в камин, и обе леди закатили истерику. Оплетенные соломой фляги наскакивали на портерные бутылки; кубки, кружки, стаканы — все смешалось в общей схватке. Человек-трясучка захлебнулся тут же, одеревенелый джентльмен выплыл из своего гроба, а победоносный Дылда, обхватив за талию могучую леди в саване, ринулся с нею на улицу, беря прямой курс на «Независимую»; следом за ним, чихнув три или четыре раза, пыхтя и задыхаясь, под легкими парусами несся Хью Смоленый, прихватив с собою ее высочество Чумную Язву. Эдгар По "Король Чума"
Крюгер: "Алексашка танцевал с почтенными дамами, кои за возрастом праздно сидели у стен, – трудился до седьмого пота, красавец. Часам к десяти молодежь уходила, исчезала и Анхен. Знатные гости садились ужинать кровяными колбасами, свиными головами с фаршем, удивительными земляными яблоками, чудной сладости и сытости, под названием – картофель... Петр много ел, пил пиво, – стряхнув любовное оцепенение, грыз редьку, курил табак. Под утро Алексашка подсаживал его в таратайку. Снова свистел ледяной ветер в непроглядных полях." Алексей Толстой "Петр Первый"
Ох-хо-хо...: Человек, пива! © Тургенев И.С. "Петр Каратаев"
Крюгер: " Фома Павлыч при этом подмигнул и потянул воздух носом. Дядя Василий достал кошелек, вынул из него рублевую бумажку и, откладывая по пальцам, говорил: - Сороковка водки - раз... пару пива - два... Теперь нащет закуски: колбасы вареной полфунта, селедочку... парочку солененьких огурчиков... ситнова три фунта... Понимаешь? - Вот как понимаю, одна нога здесь, а другая там... Ежеминутно оборудуем. Подмигнув и повернувшись на одной ноге, Фома Павлыч ушел." Д.Н. Мамин-Сибиряк " В ученье"
Константин: Так называлась пивная в бойком портовом городе на юге России. Хотя она и помещалась на одной из самых людных улиц, но найти ее было довольно трудно благодаря ее подземному расположению. Часто посетитель, даже близко знакомый и хорошо принятый в Гамбринусе, умудрялся миновать это замечательное заведение и, только пройдя две-три соседние лавки, возвращался назад. Вывески совсем не было. Прямо с тротуара входили в узкую, всегда открытую дверь. От нее вела вниз такая же узкая лестница в двадцать каменных ступеней, избитых и искривленных многими миллионами тяжелых сапог. Над концом лестницы в простенке красовалось горельефное раскрашенное изображение славного покровителя пивного дела, короля Гамбринуса, величиной приблизительно в два человеческих роста. Вероятно, это скульптурное произведение было первой работой начинающего любителя и казалось грубо исполненным из окаменелых кусков ноздреватой губки, но красный камзол, горностаевая мантия, золотая корона и высоко поднятая кружка со стекающей вниз белой пеной не оставляли никакого сомнения, что перед посетителем - сам великий король пивоварения. Пивная состояла из двух длинных, но чрезвычайно низких сводчатых зал. С каменных стен всегда сочилась белыми струйками подземная влага и сверкала в огне газовых рожков, которые горели денно о нощно, потому что в пивной окон совсем не было. На сводах, однако, можно было достаточно ясно различить следы занимательной стенной живописи. На одной картине пировала большая компания немецких молодчиков, в охотничьих зеленых куртках, в шляпах с тетеревиными перьями, с ружьями за плечами. Все они, обернувшись лицом к пивной зале, приветствовали публику протянутыми кружками, а двое обнимали за талию дебелых девиц, служащих при сельском кабачке, а может быть дочерей доброго фермера. На другой стене изображался великосветский пикник времен первой половины XVIII столетия; графини и виконты в напудренных париках жеманно резвятся на зеленом лугу с барашками, а рядом под развесистыми ивами, - пруд с лебедями, которых грациозно кормят кавалеры и дамы, сидящие в золотой скорлупе. Следующая картинка представляла внутренность хохлацкой хаты и семью счастливых малороссиян, пляшущих гопака со штофами в руках. Еще дальше красовалась большая бочка, и на ней, увитые виноградом и листьями хмеля, два безобразно толстые амуры с красными лицами, жирными губами и бесстыдно маслеными глазами чокаются плоскими бокалами. Во второй зале, отделенной от первой полукруглой аркой, шли картины из лягушечьей жизни: лягушки пьют пиво в зеленом болоте, лягушки охотятся на стрекоз среди густого камыша, играют струнный квартет, дерутся на шпагах и.т.д. Очевидно стены расписывал иностранный мастер. Вместо столов были расставлены на полу, густо усыпанном опилками, тяжелые дубовые бочки; вместо стульев - маленькие бочоночки. Направо от входа возвышалась небольшая эстрада, а на ней стояло пианино. Здесь каждый вечер, уже много лет подряд, играл на скрипке для удовольствия и развлечения гостей музыкант Сашка - еврей, - кроткий, веселый, пьяный, плешивый человек, с наружностью облезлой обезьяны, неопределенных лет. Проходили года, сменялись лакеи в кожаных нарукавниках, сменялись поставщики и развозчики пива, сменялись сами хозяева, но Сашка неизменно каждый вечер к шести часам уже сидел на своей эстраде со скрипкой в руках и с маленькой беленькой собачкой на коленях, а к часу ночи уходил из Гамбринуса в сопровождении той же собачки Белочки, едва держась на ногах от выпитого пива. А.Куприн "Гамбринус"
Крюгер: "Сегодня, после того, как у него отвалился хвост, он произнес совершенно отчетливо слово "пив-ная". Наверное можно без автора), и так все знают!
PSV: Крюгер Крюгер Процесс пошел.. Напрягаем память и выкладываем....
Крюгер: "Выйдя из собора, они перешли площадь и двинулись по Долгой улице в Бутылочные Четки — трактир, эмблемой которого служила пивная кружка. Здесь они выпили семнадцать с лишним кружек dobbelkuyt'а. Если во Фландрии кто-нибудь хочет получше обсушиться, то разводит у себя в пузе пивной костер. Так Уленшпигель был окрещен в четвертый раз." Шарль де Костер "Легенда об Уленшпигеле"
Sharky Dodson: - Но что, - спросил я, - считалось в ту пору зловредным культурным динамитом - жидкая "дурманная" кока-кола или глянцевый Playboy? (Не случайный, понятное дело, вопрос: ведь было в "Бэби" про журнал, было; но - хотелось из первых уст.) Это же потеха - истории о людях, провозивших в СССР "Playboy" - ещё одно "тайное орудие империализма". - Сейчас - потеха. А в 60-70-х страшновато это было. "Playboy" циркулировал в Москве, вызывая невероятный интерес. Его можно было за дикие деньги купить... Но один из сильнейших ударов по красной идеологии нанесло всё же баночное пиво. Это был предел мечтаний совка - пиво, которое не бьётся и не тухнет. Ну как тут не вспомнить, подумалось мне, Евтушенко и его "Северную надбавку", где бригадир то ли монтажников, то ли нефтяников на их вопрос: "А будет у нас "Жигулёвское", которое не разбивается?" - отвечает: "Не всё, товарищи, сразу - промышленность развивается..." - Один большой специалист по этому вопросу, - продолжил меж тем Аксёнов, - написал в своё время статью о том, почему советское баночное пиво получалось такой халтурой. Закупали на Западе оборудование, запускали - и ни черта: пиво тухло и тухло. Оказывается, забыли про состав, покрывающий внутреннюю поверхность банок и не допускающий скисания! Автора вызвали на Политбюро! И он им всё это выложил. А после рассказывал, как пятнадцать мрачных старцев за ним записывали! В святая святых советской системы высшее руководство решало вопрос производства баночного пива... Ясно, что крах был не за горами. Хотя никто и не знал - когда. (с) Василий Аксёнов. Одинокий бегун на длинные дистанции.
Андрюха: Иван Арнольдович, я вас прошу, пива Шарикову не предлагать!
Андрюха: "Однако пойдем, старичок, у меня двадцать пять рублей подкожных. Мы должны выпить пива и отдохнуть перед ночным визитом. Вас не шокирует пиво, предводитель? Не беда! Завтра вы будете лакать шампанское в неограниченном количестве." Илья Ильф, Евгений Петров, "12 стульев".
Андрюха: "Он часто вскакивал и, не извинившись, уходил в уборную. Соседние столики его уже называли дядей и приваживали к себе на бокал пива. Но он не шел. Он стал вдруг гордым и подозрительным. Лиза решительно встала из-за стола." Илья Ильф, Евгений Петров, "12 стульев".
Андрюха: И ещё в нескольких местах в "12 стульях" упоминаются и пивные и пиво и даже пивные бутылки.
beerlabels: Пиво в художественной литературе - подобная тема на форуме Бирных Фанов.
beerlabels: В это очаровательное утро Степан Степаныч Пивораки решил совместить сразу два удовольствия. ............... По странному совпадению обстоятельств, его фамилия полностью соответствовала одной из двух его слабостей: он любил хлебнуть кружечку-другую пивка и закусить их аппетитными, чуть солоноватыми варёными раками. ............... А так как он убеждён, что история с бородатым мальчиком ему примерещилась под влиянием излишне выпитого пива, то он начисто перестал потреблять спиртные напитки. Говорят, что он даже сменил свою фамилию на новую и что теперь его фамилия… Ессентуки, Степан Степанович Ессентуки. Старик Хоттабыч
Андрюха: beerlabels Точно!Одна из самых моих любимых книг в детстве.
UralBeer: Паша пишет: Лучше уж Маяковского послушаем: Где провести сегодня вечер? Где назначить с приятелем встречу? Решенья вопросов не может быть проще: «Все дороги ведут...» на Арбатскую площадь. Здоровье и радость — высшие блага — в столовой «Моссельпрома» (бывшая «Прага»). Там весело, чисто, светло, уютно, обеды вкусны, пиво не мутно. Там люди различных фронтов искусств вдруг обнаруживают общий вкус. Враги друг на друга смотрят ласково — от Мейерхольда до Станиславского. Там, если придется рядом сесть, Маяковский Толстого не станет есть. А оба заказывают бефстроганов (не тронув Петра Семеныча Когана). Глядя на это с усмешкой, — и ты там весь проникаешься аппетитом. А видя, как мал поразительно счет, требуешь пищи еще и еще. Все, кто здоров, весел и ловок, не посещают других столовок. Черта ли с пищей возиться дома, если дешевле у «Моссельпрома»... 1924 г.
Константин: Пиво и социализм Блюет напившийся. Склонился ивой. Вулканятся кружки, пену пепля. Над кружками надпись: «Раки и пиво завода имени Бебеля». Хорошая шутка! Недурно сострена! Одно обидно до боли в печени, что Бебеля нет, — не видит старина, какой он у нас знаменитый и увековеченный. В предвкушении грядущих пьяных аварий вас показывали б детям, чтоб каждый вник: — Вот король некоронованный жидких баварий, знаменитый марксист-пивник. — Годок еще будет временем слизан — рассеются о Бебеле биографические враки. Для вас, мол, Бебель — «Женщина и социализм», а для нас — пиво и раки. Жены работающих на ближнем заводе уже о мужьях твердят стоусто: — Ироды! с Бебелем дружбу водят. Чтоб этому Бебелю было пусто! — В грязь, как в лучшую из кроватных мебелей, человек улегся под домовьи леса, — и уже не говорят про него — «на-зю-зю-кался», а говорят — «на-бе-бе-лился». Еще б водчонку имени Энгельса, под имени Лассаля блины, — и Маркс не придумал бы лучшей доли! Что вы, товарищи, бе-белены объелись, что ли? Товарищ, в мозгах просьбишку вычекань, да так, чтоб не стерлась, и век прождя: брось привычку (глупая привычка!) — приплетать ко всему фамилию вождя. Думаю, что надпись надолго сохраните: на таких мозгах она — как на граните. [1927]
beerlabels: А ЭТО!!! Евгений Евтушенко Северная надбавка ПОЭМА 1976--1977. За что эта северная надбавка! За- вдавливаемые вьюгой внутрь глаза, за- мороза такие, что кожа на лицах, как будто кирза, за- ломающиеся, залубеневшие торбаза, за- проваливающиеся в лед полоза, за- пустой рюкзак, где лишь смерзшаяся сабза, за- сбрасываемые с вертолета груза, где книг никаких, за исключением двухсот пятидесяти экземпляров научной брошюры "Ядовитое пресмыкающееся наших пустынь - гюрза..." 2 "А вот пива, товарищ начальник, не сбросят, небось, ни раза..." "Да если вам сбросить его - разобьется..." "Ну хоть полизать, когда разольется. А правда, товарищ начальник, в Америке -- пиво в железных банках!" "Это для тех, у кого есть валюта в банках..." "А будет у нас "Жигулевское", которое не разбивается!" "Не все, товарищи, сразу... Промышленность развивается". И тогда возникает северная тоска по пиву, по русскому - с кружечкой, с воблочкой --пиру. И начинают: "Когда и где последний раз я его... того... Да, боже мой, братцы,- в Караганде! Лет десять назад всего..." Теперь у парня в руках весь барак: "А как!" "Иду я с шабашки и вижу - цистерна, такая бокастая, рыжая стерва, Я к ней -- без порыва. Ну, думаю, знаю я вас: написано "Пиво", а вряд ли и квас..." Барак замирает, как цирк-шапито: "А дальше-то что!" "Я стал притворяться, как будто бы мне все равно. Беру себе кружечку, братцы, И -- гадом я буду -- оно!" "Холодное?" - глубокомысленно вопрос, как сухой наждачок. "Холеное..." "А не прокислое?" "Ни боже мой - свежачок!" "А очередь!" "Никакошенькой!", и вдруг пробасил борода, рассказчика враз укокошивший: "Какое же пиво тогда? Без очереди трудящихся какой же у пива вкус! А вот постоишь три часика и столько мотаешь на ус... Такое общество избранное, хотя и табачный чад. Такие мысли, не изданные в газетах, где воблы торчат. Свободный обмен информацией, свободный обмен идей. Ссорит нас водка, братцы, пиво сближает людей,,." Но барак, притворившийся только, что спит: "А спирт?" И засыпает барак на обрыве, своими снами от вьюги храним, и радужное, как наклейка на пиве, сиянье северное над ним. А когда открывается навигация, на первый, ободранный о льдины пароход, на лодках угрожающе надвигается, размахивая сотенными, обеспивевший народ, и вздрагивает мир от накопившегося пыла: "Пива! Пива!" 3 Я уплывал на одном из таких пароходов. Едва успевший в каюту влезть, сосед, чтобы главного не прохлопать, Хрипло выдохнул: "Пиво есть?" "Есть", - я ответил, "А сколько ящиков?" последовал северный крупный вопрос, и целых три ящика настоящего живого пива буфетчик внес. Закуской были консервные мидии. Под сонное бульканье за кормой с бульканьем пил из бутылок невидимых и ночью сосед невидимый мой. А утром, способный уже для бесед, такую исповедь выдал сосед: "Летать Аэрофлотом? Мы лучше обождем. Мы мерзли по мерзлотам не за его боржом. Я сяду лучше в поезд "Владивосток -- Москва", и я о брюшную полость себе налью пивка. Сольцой, чтоб зашипело! Найду себе дружков, чтоб теплая капелла запела бы с боков. С подобием улыбки сквозь пенистый фужер увижу я Подлипки, как будто бы Танжер. Аккредитивы в пояс зашил я глубоко, но мой финкарь пропорист отпарывать легко. Куплю в комиссионке костюм-- сплошной кремплин. Заахают девчонки, но это лишь трамплин. Я в первом туалете носки себе сменю. Двадцатое столетье раскрою, как меню. Пять лет я торопился на этот пир горой. Попользую я "пильзен", попраздную "праздрой". Потом, конечно, в Сочи с компашкой закачусь - там погуляю сочно от самых полных чувств. Спроворит, как по нотам, футбольнейший подкат официант с блокнотом: "Вам хванчкару, мускат!" Но зря шустряк в шалмане ждет от меня кивка. "Компании -- шампании! А для меня -- пивка! Смеешься надо мною! Мол, я не из людей, животное пивное, без никаких идей! Скажи, а ты по ягелю таскал теодолит, не пивом, а повальною усталостью налит? Скажи, а ты счастливо, без всяких лососин пил бархатное пиво из тундровых трясин? А о пивную пену крутящейся пурги ты бился, как о стену, когда вокруг ни зги? Мы теплыми телами боролись, кореш, с той, как ледяное пламя дышавшей, мерзлотой. А тех, кто приустали, внутрь приняла земля, и там, в гробу хрустальном, тепа из хрусталя. Я, кореш, малость выжат, прости мою вину. Но ты скажи: кто движет на Север всю страну! На этот отпусочек - кусочек жития, на пиво и на Сочи имею право я! Я северной надбавкой не то чтоб слишком горд. Я мамку, деда с бабкой зарыл в голодный год. Срединная Россия послевоенных лет глядит - теперь я в силе, за пивом шлю в буфет! Сеструха есть -- Валюха. Живет она в Клину, и к ней еще до юга, конечно, заверну... Пей... Разве в пиве горечь, что ерзаешь лицом! По пиву вдарим, кореш, пивцо зальем пивцом..."
Крюгер: " -- Можно. Любят погорячей. Суп из хвостов -- первое удовольствие им. Ихней рыбы не найдем -- сомовины возьму, под лимончиком с синдереем, уважают синдерей. Розбив, понятно, на хересе с синдереем, захреновым. Индейка, опять под синдереем... можно и баранье филе, под чесночок, соус мадерный, с диким медом на битых сливках, желе брусничная. Ну, пудинги, понятно, с пламем... да уж, послов кормил! Закуски там, водка можжевеловая, портер, понятно..." Иван Шмелев "Небывалый обед"
UralBeer: Светлый немец Пьёт светлое пиво. Пей, чтоб тебя разорвало! А я, иноземец, Сижу тоскливо, Бледнее мизинца, И смотрю на лампочки вяло. Просмотрел журналы: Портрет кронпринца, Тупые остроты, Выставка мопсов в Берлине... В припадке зевоты Дрожу в пелерине И страстно смотрю на часы. Сорок минут до отхода! Кусаю усы И кошусь на соседа-урода, — Проклятый! Пьёт пятую кружку! Шея — как пушка, Живот — как комод... О, о, о! Потерпи, ничего, ничего. Кельнер, пива! Где мой карандаш? Лениво Пишу эти кислые строки, Глажу сонные щёки И жалею, что я не багаж... Тридцать минут до отхода! Тридцать минут... Саша Чёрный. В ожидании ночного поезда. 1907 г., Веймар, вокзал.
Penza Beer: Глухонемой посмотрел на вокзальные часы, зябко поежился и пошагал к ближайшему киоску. Вытягивая шею с небритым горлом, он через чужие плечи что-то высмотрел на витрине, достал из кармана смятую купюру и протиснулся к окошку. — Бутылку пива, и откройте сразу, — хрипло сказал он. Иванов Алексей Викторович Географ глобус пропил
Крюгер: За окнами поёт метель, Владычествует лютый холод, Ложится белая пастель, На опустевший тихий город. В подсвечнике горит свеча, Интим подчёркивая встречи, Коль верить ласковым речам, Быть обещает славным вечер. Дымится рулька на столе, Янтарный «Шнайдер» с пеной в кружке, Согревшись и навеселе, Цитирую стихи подружке. Она смеётся, пьёт «Мартель», C орехами и шоколадом, Поглядываю на постель, С хитринкой вожделённым взглядом...
iwik: "Я отнес кружки к стойке и наполнил их вновь. Наступило молчание, пока Гритс и Пэдди рылись в карманах, чтобы отдать мне по одиннадцати пенсов. Пиво, как мне показалось, было горьким и крепким и не стоило четырехмильной прогулки, но у многих конюхов были велосипеды или развалюхи-автомобили, на которых они преодолевали этот путь по нескольку раз в неделю." Дик Фрэнсис "Ради острых ощущений".
PSV: iwik Блин, а я уже этикетки хотел заказать...
iwik: Это вы о чем? Заказывайте...
Паша: От Леонида Леоновича - Фазиль Искандер - Бедный демагог: Жаркий летний полдень.У кенгурийского вокзала пассажиры в ожидании электрички расположились в чахлом сквере, кто на скамейках, кто прямо на утоптанной траве. Некоторые ушли в глубину сквера, где трава посвежее и тени погуще, зато оттуда гораздо дальше до платформы, и они, боясь пропустить электричку, послеживают за теми, что расположились поближе к выходу.Перед сквером ларек, где продают прохладительные напитки. Сейчас продают лимонад и пиво. Потная очередь тянется к пиву. Берут сразу по одной, по две, по три бутылки.Одни уходят с пивом в сквер, другие пьют прямо у ларька из горлышка, третьи дожидаются пивных кружек и стаканов. Но это не так просто, потому что стаканов и кружек не хватает: потребности жажды превосходят возможности мойки.Пьющие из кружек и стаканов, чувствуя нетерпеливые взгляды ожидающих, явно тянут удовольствие, боясь прогадать. Те, что ожидают своей очереди за кружками, дождавшись, тоже стараются не упустить свое.Из очереди выходит чумазый человек, одетый в грязную сатиновую рубашку и бумажные китайские брюки, тоже весьма замызганные. Он держит в каждой руке по бутылке пива. На лице выражение смертельной алкогольной усталости.Он выходит в сквер и тяжело усаживается на землю под стволом молоденького эвкалипта. В пяти шагах от него под таким же молоденьким стволом эвкалипта (сквер начинается эвкалиптовой рощицей) сидит так же плохо одетый человек почти с таким же выражением алкогольного утомления на лице.Глядя со стороны, нетрудно определить по следам угольной пыли, въевшейся в их лица, а также по цвету замызганной одежды, что это люди одной профессии, скорее всего кочегары, работающие в каком-нибудь из местных предприятий.Как только первый кочегар усаживается под деревом, второй оживает. Он смотрит на собрата. Выражение алкогольной усталости на лице его сменяется выражением доброжелательности и готовности помочь, может быть даже бескорыстно, на первых порах.Тот, что пришел, усевшись, ставит одну бутылку между ног и, взяв обеими руками вторую, рассматривает ее и медленно озирается. В сознание его пробивается мысль, что бутылку надо чем-то открыть, а открыть вроде бы нечем.Во время этого озирания он встречается глазами со вторым кочегаром, и тут на его тусклом лице появляется выражение неприязни.Он почти инстинктивно освобождает одну руку и опускает ее на вторую бутылку, стоящую у него между ног, словно чувствуя, что близость собрата угрожает именно этой, второй бутылке. Он даже делает едва заметное движение всем телом, словно собираясь встать и уйти от опасности, но все-таки остается — жарко, лень…Второй кочегар из всех этих многообразных, хотя и несложных, душевных порывов заметил только то, что его собрату нечем открыть бутылку.Совершенно взбодрившись, он стал лихорадочно рыться в карманах, по-видимому в поисках ножа, и, еще не найдя его, кивал головой второму кочегару: дескать, одну секунду, и все будет в порядке. Впрочем, кивание это цели не достигло, потому что первый кочегар уже отвернулся от него и, зацепив металлическую крышку одной бутылки металлической крышкой другой перевернутой бутылки, пытается ее открыть. Несколько раз дернул перевернутой бутылкой, но она оба раза соскользнула, не зацепившись за край крышки другой бутылки.Второй кочегар наконец достал из заднего кармана дешевенький перочинный ножик с одним лезвием, поспешно раскрыл его и просто предложил первому:— Давай, Сашок, открою!Первый кочегар, не подымая головы, продолжал возиться со своими бутылками, и глазомер его был настолько зыбок, что ему стоило немалых трудов свести обе бутылки головками.Второй кочегар ничуть не смутился невниманием своего собрата. Он деловито обернулся к стволу эвкалипта, на который опиралась его спина, и несколько раз провел лезвием ножа по его гладкой телесной поверхности, словно правил бритву.Трудно было сказать, чем вызвано это его действие: то ли он просто демонстрировал свой нож, то ли показывал, что привел его в гигиеническую безупречность, но так или иначе действие его было связано с желанием усилить притягательность своего инструмента.— Давай, давай, не бойся! — снова прозвучал его голос. С некоторой игривостью подчеркивая последнее слово, он как бы намекал на смехотворность предположения о какой-либо корысти.Первый кочегар, не обращая внимания на это повторное предложение, продолжал возиться с бутылками и наконец слегка сдвинул крышку одной из бутылок, из которой начала выпузыриваться пена.— Мое дело предложить, — сказал второй кочегар, глядя на пузырьки пены, выбрызгивающиеся из-под крышки. — Если ты не доверяешь товарищу, на, открывай сам!Он осторожно взмахнул рукой с ножом, этим замедленным взмахом давая знак своему собрату, что сейчас рядом с ним упадет достаточно острый предмет и тот должен иметь время, чтобы принять его с достаточной степенью безопасности для своего тела. Первый кочегар и теперь не обратил внимания на своего собрата и даже, приподняв бутылку, стал отсасывать пену из-под крышки.Второй кочегар, видя такое, не решился бросить нож, а положил его рядом с собой, что могло означать — вооружился терпением.Отсосав излишки пены, первый более энергично приступил к открыванию бутылки. После нескольких новых попыток он содрал металлическую пробку и, ртом поймав горлышко бутылки, откинулся на ствол эвкалипта, запрокинул голову и блаженно засосал. Второй кочегар замер, и горло его время от времени делало судорожные глотательные движения.— Ну и бедолага, — сказал сидевший напротив старый абхазец своим спутникам, — чего только он не натерпелся, открывая ее.— Чего только не сделал этот его товарищ, чтобы всучить ему нож, -сказал один из спутников старика, — но этот не дался…— Решил, что, если возьмет нож, придется отдать одну бутылку, -сказал второй спутник старика.— Видать, оба бедолаги, — сказал старик и, сняв с головы войлочную шапку, ударил ею по руке, на которую села муха.
Паша: На этом старик прервал свой рассказ сердобольным замечанием в адрес кочегара, с таким трудом открывшего свою бутылку.Первый кочегар продолжал посасывать пиво из бутылки, а второй кочегар замер, глядя на него и время от времени делая глотательное движение.— Свежее хоть? — спросил наконец второй, перестав делать глотательное движение, словно осознав его бесплодность. Голос его прозвучал одиноко.Первый кочегар ему ничего не ответил. Он продолжал сосать из бутылки, время от времени поглядывая на окружающий мир самоуглубленным взглядом младенца, сосущего грудь матери.— Вот змий, — проворчал второй кочегар, — не оторвешь… Хоть бы перед людьми постеснялся из горла жрать… Хочешь, кружку принесу, вон ослобонилися?В самом деле, двое, пивших пиво сбоку ларька, поставили свои кружки и ушли, не замеченные очередью. Но сейчас, когда эти двое вышли из-за боковой стены ларька, а может, сам кочегар своим жестом в сторону ларька подсказал одному человеку из очереди, что там есть свободные кружки. Тот вышел из очереди и зашел за ларек.Не успел он подойти к кружкам, как второй кочегар остановил его окликом.— Гражданин, — закричал он, — я очень извиняюсь, но эти кружки я занял раньше вас!Гражданин удивленно оглянулся и заметил второго кочегара, кивающего ему головой, дескать, именно я занял эти кружки, а для чего, это уже не твое дело.Возможно, бродяжий вид и решительные жесты второго кочегара могли означать и нечто более определенное, чем то, что он сказал. Во всяком случае, гражданин из очереди, нерешительно потоптавшись, отошел к очереди и там уже, чувствуя солидарность всех, кому не хватает кружек, стал воинственно жестикулировать в сторону второго кочегара.— Так принести?! — спросил второй у первого. — Ведь расхватают?Первый кочегар, отпив половину бутылки, отрывает ее ото рта и блаженно озирается. Черты лица его несколько оживают. Второй кочегар смотрит на него с мучительным раздражением, которое он, однако, старается скрыть.— Кружки, говорю, ослобонились, принести?! — говорит он ему, еле сдерживаясь. — Что же из бутылки жрать? Все-таки рабочий класс, а не босяк какой-нибудь!— Отвали, — наконец бубнит первый кочегар и снова запрокидывает бутылку. Второй некоторое время оцепенело смотрит на него, и горло его делает судорожные глотательные движения.Между тем из очереди выходят два человека, тот, что подходил за кружками, и еще один. По-видимому, они делегированы очередью, потому что действуют решительно, как и все люди, действующие не от своего имени. Тот, что и раньше подходил, берет кружки, а второй, обернувшись в сторону эвкалиптовой рощицы, пытается произнести, по-видимому, обличительную речь против людей, терроризирующих пивные кружки. ... Первый кочегар приступил ко второй бутылке. Теперь он стал краем горлышка открытой бутылки подцеплять крышку закрытой. Но подцепить опять никак не удавалось, хотя он, с одной стороны, вроде бы стал бодрей, но, с другой стороны, гладкое стекло горлышка бутылки никак не подцепляло крышку, все время соскальзывало.— Возьми нож, дуралей, — миролюбиво предложил второй кочегар, — не срамись перед этими…— Отвали, — выдохнул первый кочегар, упорно пытаясь приладить горлышко открытой бутылки под металлическую крышку закрытой. На лбу у него выступили крупные капли пота. Наконец он все-таки немного ослабил крышку, и из-под нее с шипением стала выпузыриваться пена. Он отложил пустую бутылку и, приложившись к этой, стал отсасывать пену, чтобы не пропадала.Второй с мучительным презрением следил за первым, пока тот, время от времени отрываясь, чтобы посмотреть, можно ли продолжать открывать бутылку без потерь пены, высасывал ее излишки. Воспользовавшись паузой между двумя отсосами, он снова взял в руки нож и попытался кинуть ему.— Не мучься, болван, на!Никакого внимания. Но вот первый кочегар сумел выколупить пробку и, запрокинув голову и воткнув в рот горлышко бутылки, стал вливать в себя пиво.Второй молчал долгую минуту.— Свежее хоть? — все-таки не выдержал он, и горло у него вздрогнуло. Голос прозвучал очень одиноко.Первый оторвался от бутылки и в блаженном изнеможении откинулся на ствол эвкалипта. Рука его слегка поглаживала бутылку, отпитую наполовину и поставленную между ног с легким, для безопасности, наклоном к бедру. Он слабой рукой поглаживал бутылку, как женщину после близости, когда первый необузданный порыв страсти утолен, а еще осталось и на второй и на третий, но теперь спешить некуда, можно передохнуть.— Хоть свежее? — теперь уже с покорным миролюбием спросил второй. -А то иногда кутаисское привозят, прокисшее… И куда только смотрят органы…Первый медленно повернул к нему голову.— Ну свежее, ну сочинское, — сказал он голосом, слабым от блаженства, — ну отвали, я же тебе сказал…
Крюгер: Паша, с удовольствием прочитал! "Недотепы" "Жили в Российской глубинке в некоем городе N два друга недотёпы, Сереш Сухогнилин и Тосик Собутылин. Имена они носили, конечно, несколько странные, видимо так захотелось их родителям. Но с другой стороны, не можем же мы сами себе в младенческом возрасте давать имена. Согласитесь, это было бы как-то неестественно, да собственно и не возможно в принципе. Признаться и у вашего покорного слуги имя тоже не совсем обычное, особенно для наших широт. Общеизвестно, что как лодку назовёшь, так она и поплывёт, что очень похоже на истину, поскольку все мы действительно плывём по жизни очень и очень по-разному. Прошу прощения за лирическое отступление о невозможности приобретения имён, каких нам хочется и перейдём непосредственно к самим главным персонажам, тем более что они уже встретились и направляются на озеро в очередной раз обсудить, как хреново здесь жить и как хорошо там, где их нет. Возможно, потому и хорошо, что именно их-то там и нет, но это уже от автора. Ну да ладно, пусть пока наши друзья на озере пьют "Жигулёвское" по причине невыносимой жары, а сами мы немного узнаем о наших ребятах. Собственно, чем же они так примечательны, и почему именно о них надо писать этот рассказ, тем самым, заставляя тратить ваше драгоценное время на прочтение, а моё соответственно на написание. Начнём, пожалуй, с Тосика, поскольку он достиг в жизни несколько больших высот, нежели его друг, а именно написал два, одному ему понятных рассказа, и даже умудрился их издать достаточно большими тиражами, по 75 экземпляров каждый. Но вся беда заключалась в том, что, то ли по недомыслию, то ли доверяя своему доброму имени, псевдонима он решил не брать. А поскольку городишко был очень маленький и все друг друга прекрасно знали, то потенциальные читатели наотрез отказывались покупать книжечки, на которых красовался автор "Тосик Собутылин". Таким образом, за полгода из двух изданий общим тиражом 150 экземпляров, не было продано ни одной книжки, всё творчество Тосика пылилось в магазине "Школьник", и на что, собственно, существует Собутылин, одному Богу было известно. Поговаривали, что будто бы несколько раз его даже видели с большой сумкой на колёсиках, неподалёку от пункта приёма стеклотары. Это вкратце о Тосике, а теперь давайте перейдём ко второй не менее значимой фигуре нашего повествования. И как вы, конечно, уже догадались, речь пойдёт о Сереше Сухогнилине. Личности в высшей степени исключительной и уникальной, да не буду обвинён в высокопарности, сопоставимой по своему масштабу разве что со слесарем-интеллигентом Полесовым из бессмертного романа Ильфа и Петрова «12 стульев». Как и Полесов, наш герой так же носился по всему городу, сыпал направо и налево любезности и комплименты, всем и всюду норовил помочь, при этом, влезая в абсолютно любые виды деятельности, зачастую о которых и представления-то никакого не имел. И как следствие, нередко попадал впросак, да чего уж там греха таить, практически всегда, а, убегая после очередного казуса, бросал через плечо «сам дурак». Таким образом и Сереш Сухогнилин был в городе N личностью не менее знаменитой и узнаваемой, нежели Тосик Собутылин. Ну, вот в двух словах я описал вам тех, с кем мы имеем дело, и пора бы навестить наших друзей на озере. Уж больно интересно, о чём же они там сегодня беседуют! -Сегодня в "Школьнике" разговаривал с продавщицей, говорит, сейчас вообще книги мало кто покупает, то ли читать меньше стали, то ли у людей сейчас денег нет. Я ей говорю, что, полгода, что ли денег нет, хоть бы одну книжку продала. Стоит, плечами пожимает, зараза, и представляешь, заходит Аристова и набирает аж на две тыщи. Я ей говорю, возьми, мои, всего-то по сорок рублей. Не-а, говорит, моим это в школе не задавали. Конечно, как их могут задавать, если их вообще ещё никто не читал. А вот почитали бы, глядишь и включили в школьную программу. Слушай, а может, и правда у людей сейчас денег нет, ну с Аристовой понятно, у неё муж дальнобойщик, но я же до обеда простоял, ни души, все как будто вымерли. Полгода и не одной книжки, а может, и правда у людей денег нет. Вот у меня, их точно нет. Сереш, а как ты думаешь, где они сейчас вообще есть? - Тосик, ну в Москве точно есть, да и ещё много где, в Питере к примеру наверняка. Везде есть, только у нас нет. Я бы на твоём месте вообще взял бы книжки, да и махнул бы прямо в Москву. Их там и продать наверняка можно дороже, да и тебя там никто не знает. А "Тосик Собутылин" звучит, думаю, москвичи бы клюнули. - Как же я раньше-то не догадался, точно! Надо ехать, интересно, сколько плацкарт до Москвы стоит? - Думаю, тыщи полторы, наверное. Не меньше. - Эх, где бы взять в один конец. Слетал бы по быстрому, скинул всё оптом рублей по сто пятьдесят, а может и по двести, Москва всё ж и назад. Заодно Москву бы посмотрел! - Да-а-а, - протянул Сереш. – В Москву охота смотаться, посмотреть, как там. У меня, вот, тёща сделала на продажу десять пуховых подушек, как думаешь, почём там их можно продать? - Думаю, рублей по семьсот – восемьсот, не меньше, ручная работа, как никак, а может даже больше. Москва всё-таки! - Шутишь? Или и впрямь так дорого, здесь-то она их дороже двухсот точно не отдаст, а если в Москве продать, и дорога окупится, и прибыль получится больше, и Москву тоже посмотрю. Где б достать три тыщи? - Может занять у кого, ты Толяну часом не должен? Я бы сам занял, да неделю назад двести рублей перехватил, до первых продаж. -Должен, - Сереш задумался. – Знаешь, у тёщи запрятано в буфете четыре тысячи на новый туалет с душем. Уже и яму вырыли, а привезти обещали только через неделю. Сколько у нас на дорогу уйдёт? - Ну, считай, четырнадцать часов в один конец, соответственно туда - обратно двадцать восемь. - Сутки с небольшим значит, ну там ещё день, пока всё продадим, побродим, можно даже особенно и не торопиться, всё равно успеем. Значит по рукам? - По рукам! Тогда я побежал в «Школьник» за книжками, в одиннадцать тридцать давай на вокзале у касс, московский прибывает в двенадцать. Жигулей возьми! - Попробую!.. (продолжение следует) Джондо
полная версия страницы